Давайте спросим, что бы случилось, если бы в эту школу приехал Масхадов
Я бы хотела прокомментировать выступление Дзасохова и доклад комиссии Торшина, который был опубликован накануне праздников и, собственно, у меня тут даже есть вопрос в Интернете: «Он не потому ли был опубликован накануне праздников, чтобы как можно тише и незаметней пройти?» Действительно, то, что происходит на процессе, и то, что написано в докладе Торшина, мне напоминает отчет врачей о проведенной хирургической операции.
Представьте себе: лежит человек смертельно больной раком, у него действительно очень тяжелое положение, его начинают оперировать, перед операцией его забыли на 2 дня в подсобке, накормить, и вместо того, чтобы лежать в палате, он лежит в подсобке. Перед операцией, поскольку обезболивающее украли, ему колют обыкновенную воду. Операцию проводит пьяный хирург грязным скальпелем, и поскольку хирург пьяный, он забывает в ранке тампон. Кроме того, вместо того, чтобы отрезать больную правую почку, он отрезает здоровую левую. После операции больного выставляют на мороз. Он умирает. А потом в отчете хирурга, от чего умер больной, написано: больной умер от смертельного рака. Больной действительно был страшно болен. Но все-таки хотелось бы понять от чего он умер, тем более, что как только начинаешь разбираться от чего он умер, сразу на тебя начинают кричать: «Да Вы подумайте, что вы делаете! Вы ругаете нас, хирургов, у нас иначе хирургов не останется. У нас иначе никому нельзя будет людей лечить!» Очевидно, что хирурги, которые оперируют пьяными и отрезают не ту почку, просто не нужны, пусть их лучше не будет. Так вот, когда я читала этот доклад, когда я слушала показания Дзасохова, о чем я думала. Первое: о том, кто виноват в том, что террористы пришли в Беслан. Граница между Осетией и Ингушетией, которая, по сути говоря, является границей между республикой, являющейся форпостом России на Северном Кавказе и республикой, которая по сути является неконтролируемой территорией, эту республику не охранял никто из государственных структур. Это граница, через которую людей таскали как кур, я сейчас не хочу углубляться в причины осетино-ингушского конфликта, боже меня упаси говорить, какая сторона права, какая нет, но тем не менее, ситуация была такая, что ингуши, именно ингуши воровали осетин. Как правило, они это, правда, делали с помощью осетинских ментов, потому что менты – это вообще особая нация, но, тем не менее, всем было известно, что это взрывоопасная граница, и что по ту сторону, в Ингушетии, существует абсолютно неконтролируемая обстановка. Вспомним, что боевики собрались в 50 метрах от села Пседах просто на открытой местности, их никто не остановил, не спросил: «А собственно, что вы здесь делаете?». Вспомним, что именно на территории республики Ингушетия Шамиль Басаев спустя год давал интервью американскому телеканалу «АВС», и опять же он чувствовал себя вполне вольготно. Есть граница между территорией неконтролируемой, и территорией, которая еще российская. Когда эту границу в 99 году пыталось охранять вооруженное осетинское ополчение, в 2001 году этих людей разогнали, потому что, во-первых, они препятствовали трафику наркотиков через границу, а во-вторых, насколько я понимаю, препятствовали тому же воровству людей. Возникает вопрос: а почему эта граница не охранялась? Ответ, что у нас внутренние границы не охраняются. Тем не менее, если посмотреть на дачу президента Путина, она тоже расположена внутри России, но, тем не менее, прекрасно охраняется. Жители Осетии были в данном случае принесены в жертву PR, в жертву тому, чтобы мы имели возможность сказать в Совете Европы и в любом другом месте, что у нас нет проблемных территорий, что у нас всё хорошо и Россия единая, целая, неделимая. Однако, когда охраняются дачу президента Путина про PR забывают, а вспоминают про безопасность. В данном случае помнили только про PR. И можно ответственно сказать, что если бы эта граница охранялась, то терракта в Беслане просто не было бы, или он был бы совершенно другой по степени сложности организации. Второе. Я буду говорить, может быть, довольно долго, потому что я действительно очень давно не говорила о Беслане, и это очень важная тема. Мало кто знает, где был президент Путин в тот момент, когда 1 сентября случился терракт в Беслане. Дело в том, что президент Путин, насколько мне известно, и насколько мне удалось установить, летел в это время в Нальчик. Президент находился в Сочи, он собирался открывать 1 сентября школу. Было выбрано 2 школы, в Сочи и в Нальчике, то есть на Кавказе, в рамках демонстрации того, что у нас мирный процесс на Кавказе продолжается, несмотря на взрывы самолетов, а президент Путин летел в Нальчик. Когда я впервые это услышала, я, признаться, не поверила, я подумала, что это местная кабардинскя история. Но потом мне удалось поговорить с достаточно большим количеством людей, в том числе с тем, кто на сочинском аэродроме организовывал все эти спецрейсы, потом организовывали отправку спецназовцев, которые должны были охранять Путина в Сочи, и которые поэтому так быстро появились в Беслане. Нальчик находится от Беслана где-то в часе езды, если не шибко быстро ехать. Я понимаю, что это не обязанность президента руководить непосредственно отражением террористических атак. Но так уж легла карта. Президент Путин у нас любит экстремальные и военные вещи: он у нас летает на военных самолетах, бомбардировщиках, самолетах–истребителях, президент Путин – бывший сотрудник ФСБ и бывший глава ФСБ, то есть он по статусу своему достаточно натренированный человек на отражении террактов. И уж если так случилось, что он летит буквально рядом с Беслане, если так случилось, что рядом с ним вся аппаратура, вся охрана, всё, что необходимо для полноценного контроля над ситуацией, мне кажется, нужно признать судьбу и лететь туда, куда ты летишь, ехать в Беслан, а не возвращаться в Москву. Напомню, что президент Масхадов, президент непризнанной республики Ичкерия, 3 сентября в 12 часов, за час до начала штурма, дал согласие появиться в Беслане и не ставил при этом никаких условий, кроме того, что его допустят до школы. Я не знаю, выполнил бы Масхадов это условие, но если это так, то разница между личными рисунками поведения двух лидеров достаточно характерна. Если бы Путин прилетел в Беслан, у него не было бы возможности говорить, чего он не знал. Сейчас президент Путин отвечает матерям, что он искренне не знал, что заложников не было 354 человека, он искренне не знал, что стреляли из танков, у президента Путина не было бы возможности сказать, что он чего-то не знал, и даже если бы были приняты самые страшные решения, например, решение уничтожить школу вместе с террористами и детьми, то все равно это решение было бы принято человеком, который не отворачивается от таких решений. Между тем, президент Путин оказался в Москве, контроль над ситуацией оказался непонятно в чьих руках, и создается впечатление, что все дальнейшее было попыткой увильнуть от перегонов. Есть переговоры и переговоры. Есть переговоры в качестве уступки террористам, на которую никакая страна не может идти, и есть технические переговоры, которые ведутся с террористами всегда, есть специальная профессия, переговорщик – это человек, который в ходе технических переговоров выторговывает время, расслабляет террористов перед готовящимся штурмом, спасает жизни заложников, часть их вывозит. И этих переговоров, мы видим, не велось. Мы видим, что все попытки террористов вести переговоры наталкивались на странное болото. Террористы говорят, что у них свыше 1200 заложников – по телевизору сообщаются, что 354 человека, после чего террористы 20 человек расстреливают, чтобы хоть как-то воздействовать на ту сторону. Лариса Мамитова выносит из осажденного спортзала записку, в которой указан номер телефона для связи с террористами – сейчас в комиссии все заявляют, что телефон был записан неправильно. Даже если телефон был записан неправильно, неужели все эти соединенные силы ФСБ не могли выяснить телефон в директорском кабинете и позвонить террористам. Дальше террористы выкидывают пленку, на которой тоже записаны их требования, и на которой показано, что заложников не 354 человека – по телевизору сообщают, что на пленке ничего нет. Если кто хочет понять, каким было отношение властей к переговорам, я ему советую почитать не только недавние показания от Дзасохова, но и интервью Александра Дзасохова, данное им «Российской газете» где-то полгода назад, в марте прошлого года он давал это интервью. В этом интервью он говорит о 2 сентября, времени, когда Руслан Аушев вынес из спортзала записку, в которой было прямо сказано, что террористы требуют освобождения Чечни и ухода оттуда российских войск, там сказано буквально следующее: « Наконец появилась какая-то записка, вырванная из тетради в клеточку с массой орфографических ошибок. Под ней почему-то стояла подпись Басаева, но было такое ощущение, что это народное творчество родилось прямо здесь, в зале». Вы представляете себе, что происходит: приносят записку с требованием террористов, а президент республики комментирует, что она, видите ли, на бумаге в клеточку, а не в линеечку, исходящих в ней нет, входящих, машинистка ее не перепечатала, президент республики думает, что она не написана Шамилем Басаевым, президент республики не знает, как ее верифицировать. У него за спиной стоит спортзал, в котором содержится 1200 заложников, а президент республики сомневается в подлинности авторства записки. Более того, если кто-то хочет понять, как высшее руководство относилось к переговорам, как оно их стремительно избегало, надо посмотреть интервью Путина сразу после терракта. В этих интервью на вопрос иностранных журналистов о том, почему вы не вели переговоры, президент Путин отвечает: «А почему вы не ведете переговоры с Бен Ладеном?» Президент Путин, как я уже сказал, профессиональный ФСБшник. То есть он должен понимать разницу между переговорами, которые ведутся технически и обеспечивают штурм более или менее успешный, и теми переговорами, которые являются капитуляцией страны перед террористами. То есть президент Путин сознательно вместо того, чтобы ответить на вопрос уходит от ответа на него.
Я говорила о Беслане и продолжаю говорить. Зинаида Ивановна пишет мне по пейджеру: «Вы внушаете народу, что наш президент должен был поехать к бандитам в Беслан, чтобы быть убитым». У нашего президента было достаточно охранников, и ровно это я и говорю. Если уж звезды так сошлись, что президент летел в место, которое находится в 150 километрах от Беслана со всей президентской охраной и с соответствующей инфраструктурой, мог бы и доехать. И другой замечательный вопрос от Марии из Москвы: «Не кажется ли Вам, что вы долго мурыжите тему Беслана? Они сами виноваты, они не охраняли, когда освобождали школу. Почему Путин или мы, русские, должны охранять их школы? У них охранники осетины, с них и спрашивайте». Я боюсь, что ваши чувства разделяло руководство спецоперации, когда оно приказало начать штурм школы. Напомню, что штурм школы начался с того, я сейчас цитирую данные доклада Станислава Кесаева, парламентской комиссии самой Осетии, что в 13: 04 минуты и далее через 2 минуты в школе раздались 2 взрыва. Это не были взрывы бомбы, бомба, подвешенная террористами, взорвалась спустя полчаса, судя по всему, как считает парламентская комиссия Кесаева, это были гранатометы, или, возможно, гранатомет и огнемет, которые ударили в крышу спортзала. Таким образом, люди, которые выстрелили в крышу спортзала, решали 2 сложные технические проблемы. Одна из них заключалась в том, что снайпер не мог снять террориста стоящего на кнопке, потому что просто не было возможности снайперу прицельно выстрелить в окно, всё было занавешено, и не было места, откуда можно было выстрелить в окно, а гранатометчик, стоящий рядом на крыше пятиэтажки, руководствуясь планом здания и зная из пленки, которая якобы была чистая, где висит эта несчастная бомба – на баскетбольном кронштейне, могу ударить гранатой в это место в надежде, что произойдет детонация, которая и произошла. Если эта гипотеза, Станислава Кесаева, является правдой, она соответствует как показаниям заложников, который сидели в зале, и которые рассказывают, что они видели при первых взрывах открывшуюся над их головами крышу и небо, и влетевший через эту крышу огненный шар, она соответствует и логике происходящего, потому что, если бы бомба взорвалась по небрежности террористов, то должны были бы взорваться все бомбы, они были подвешены на единой цепи, либо не взорваться ни одна, если бы разомкнуло цепь, в зависимости от ее устройства, наконец-то она соответствует данным видеопленок, на которые ссылается Кесаев, на которых видно, что первый взрыв, который произошел в 13:04, от него взметывается на 15 метров вверх обломки и обрывки крыши, что невозможно, если бы взрыв произошел внутри здания, слишком далеко под крышей, и что возможно, если это снаряд, бьющий в крышу. Очевидно, что это ключевой вопрос, так это или не так. Потому что существует чисто юридическая проблема, которая заключается в том, что если штурм здания начался с выстрела гранатомета, то люди погибли не от тех, кто подвесил бомбы, как это ни цинично звучит с моральной точки зрения, а от тех, кто выстрелил из гранатомета. И как бы мы не относились к террористам, к бандитам, к негодяям, которые пришли, которые 3 дня не давали детям пить, которые развесили над их головами бомбы, которые давали им пить собственную мочу, даже эти бандиты давали детям минимальный шанс выжить, или-или, или русские войска уйдут из Чечни, или эти дети погибнут. А люди, которые выстрелили в крышу из гранатомета, детям шансов выжить не давали, не говоря уже о том, что, скорее всего, они надеялись, что детонация обеих бомб произойдет, и тогда в спортзале вообще будет спасать нечего. Почему это случилось? Почему был выстрел? Почему был штурм? Ответ на это тоже есть у парламентской комиссии Кесаева, ответ на это есть в показаниях свидетелей по делу Нурпаши Кулаева: за час до того, как произошел этот выстрел была достигнута договоренность о том, что Аслан Масхадов приезжает в Беслан под обязательство того, что его допустят к школе. Все наши не только политики, но и публицисты, Проханов, Радзиховский с облегчением кричали: какая радость, что Аслан Масхадов не приехал, и с облегчением рассказывали нам, что приезд Аслана Масхадова – это непременно капитуляция России. Давайте спросим себя, чтобы случилось, если бы в эту школу приехал Аслан Масхадов. Очевидно, что Масхадову могли поставить только один вопрос, только одно условие: Масхадов, ты идешь к террористам и требуешь от них отпустить детей, потому что случилось нечто ужасное. Такого еще не было, детей в таком количестве не захватывали. Очевидно, что террористы Масхадову могли ответить 2 вещи: либо они могли ему ответить, что нет, ты продался русским, ты готов на переговоры с русскими, а мы на переговоры с русскими не готовы, поэтому мы останемся здесь, и дети умрут, если Чечня не будет свободна. В таком очевидно, что Масхадов терял бы статус президента Ичкерии, потому что ясно, что его никто не слушается, то есть Россия оказывалась бы, как ни странно звучит в политическом выигрыше, а положение детей, по крайней мере не ухудшалось бы, скорее всего им дали бы воду, начался бы нормальный процесс переговоров, началась бы нормальная подготовка к штурму. С политической точки зрения для России был бы выигрыш. Либо террористы бы ответили Масхадову: «Хорошо, мы уходим, потому что нам сказал президент Ичкерии». - и ушли бы. В таком случае, что бы произошло? На следующий день Россия могла бы сказать с полным на то правом: «Посмотрите на этого человека, который называет себя президентом Ичкерии. Это он сговорился с террористами, это он послал их в школу, чтобы они захватили детей, и вот мы, русские, вели себя достойно и благородно, а чеченцы идут на такие вещи, чтобы повысить статус Масхадова». В этом случае Масхадов становился политическим трупом, а дети оказывались на свободе. Для России приезд Масхадова был в любом случае выгоден, он был не выгоден для узкой группки ФСБшников, которые не просто узурпировали власть в России, которые не просто отождествляют себя с Россией, которые просто боялись того, что приедет Масхадов, а они так долго Масхадова травили. Они даже не могли извлекать логические выводы из ситуации, они панически боялись принимать любые решения, кроме решений, которые вели, к сожалению, к смерти людей.
Юлия Латынина, "Код доступа" ("Эхо Москвы")